Банки — это бизнес, но не в России

Часть 1

Инна Лунёва: Всем привет! Я — Инна Лунёва, а гость «Частного мнения» — Илья Зибарев: финансист, экс-банкир, а ныне занимается благотворительными проектами. Илья, банкиры вообще бывшими бывают?

Илья Зибарев: Никогда не знаешь, ты бывший или действующий. Это всегда может вернуться, в любой момент.

— Вы с 2002 года в банковском секторе. Чуть больше года уже не работаете в банках. Как она, жизнь после банков, и какая она?

— Конечно, банковская деятельность, особенно в нашей ситуации, это стресс. Это 100%. Поэтому, наверное, если ты работаешь в банках, которые находятся в сложной финансовой ситуации, то это вдвойне стресс. И точно, после этого хочется отдохнуть, заняться чем-то непохожим на банковскую деятельность. Чем, собственно, я и занимаюсь.

— У вас богатый опыт. Я насчитала как минимум шесть банков, в которых вы работали. Это «Альфа», «ДельтаКредит» и «Хоум Кредит», «Русский Стандарт». Вы знаете этот рынок не понаслышке. Что пошло не так? В какой момент? Почему, на первый взгляд, успешные крупные банки либо вообще ушли с рынка, либо на санации находятся?

— В моей практике вообще лучше Альфа-Банка нет. И я не просто так говорю. Это говорит о том, что пошло не так. Альфа-Банк, культура «Альфы» — это все про бизнес. Поэтому чем дальше от «Альфы», тем меньше рынка, меньше бизнеса, больше каких-то непонятных KPI. Больше так называемой лояльности не к ценностям бизнеса, а к каким-то сложным человеческим отношениям, плохой ты или хороший менеджер — уже не важно. Я видел людей, которые фактически довели банки до краха. При этом их все равно оставляют руководителями, держат. Как-то даже поддерживают. Ругают, но все равно оставляют. То есть немыслимая ситуация.

— Что должно измениться?

— Должны другие люди управлять, быть собственниками банков, собственниками компании. Более современные.

— Молодое поколение?

— Точно. Которые смотрят на результат, меньше зависят от эмоциональных историй. Не зависят от того, смотрят на тебя с подобострастием, но плохо работают — оставляю. А работает хорошо, но говорит правду — некомфортно. Сейчас очень часто собственник и менеджер — это одно и то же. А это реально разные вещи.

— Все ли банки, у которых были отозваны лицензии, были плохими?

— Если лицензия отозвана, как правило, да, они все плохие. Я думаю, что можно отозвать лицензию еще у многих банков. Там в свое время гениальный человек в «Альфа-Капитале» прямо назвал. И удивительно, что он назвал, а не наше рейтинговое агентство государственное — АКРА, не ЦБ почему-то назвали. Вот он, сидя у себя, понимает, что банки находятся в сложной ситуации. На рынке банкиры тоже знают, что с этими банками, наверное, не все хорошо. А ЦБ, который имеет все возможности это понимать, люди, которые сидят в правлениях, кредитных комитетах, КамАЗами получают отчетность с этих банков, не понимают. Вот это, конечно, странно. Мне кажется, что в этой ситуации напрягает больше всего, что стратегия непонятна.

— Стратегия ЦБ или стратегия рынка?

— Стратегия ЦБ. Потому что рынок — это есть сейчас ЦБ. 70% рынка — это госбанки. Ну скажите: «Мы хотим, чтобы наша банковская система была государственной». Это может быть. Мы, наверное, поймем, есть в этом смысл. Это какая-то стратегия у нас. Тогда мы должны двигаться в эту сторону.

— А это хорошо или плохо?

— В моем понимании, это плохо. Потому что государство не должно заниматься банками. Государство должно создавать систему, frame world так называемый. Систему законов, бизнес-отношений, когда все процветает и работает. Это задача государства.

— То есть мы возвращаемся назад?

— Мы точно возвращаемся назад, вот 100%. Потому что тренда вперед я не чувствую. Все меньше частных банков. Помню, я в «Альфе» работал, тогда еще говорили: посмотрите топ-12 банков, частных — два-три. Сейчас, я думаю, ни одного. Ну «Альфа» одна осталась, «Райффайзен» еще. Слава богу. Вот, два банка. Совершенно есть уникумы с другой планеты, — это «Тинькофф», который всех опередил, мне кажется, не только в России, но и в мире. Взял и сделал что-то, чего никто не сделал. Каким-то чудом это всем пока такой маленький раздражитель, точнее уже большой раздражитель для всего рынка. Который говорит: смотрите, а я вот так сделал, и круто.

— Вы говорите, что 70% — это уже государственные банки. Кто-то вообще из бывших банкиров решится или из тех, кто сейчас работает, создавать что-то новое?

— Сбербанк двигается точно в этом направлении. Сбербанк, конечно, потому, что он колоссальный монстр и очень большой, что, в моем понимании рынка, не хорошо. Но это точно очень хороший пример, как можно на деньги, которые волей судеб, богом тебе даны, ты хоть обернул и сделал из банка что-то нормальное, настоящее.

— Как долго это будет продолжаться, как вам кажется, огосударствление?

— Пока это единственный тренд, который двигается. Я вот вообще не вижу никакого движения против этой идеологии. Почему я и заговорил о том, что надо, конечно, добиваться стратегического мнения. То есть ЦБ, правительство должно сформулировать. То есть они говорят: смотрите, да, мы действительно «сливаем» эти банки. Мы создали еще один государственный банк. У нас 70% или 80% рынка — это государственные банки. Но мы это делаем, потому что мы через пять лет все это будем продавать. Вот у нас такая политика. Сейчас они все между собой, по сути дела, конкурируют. Но это такая конкуренция внутри государственных структур. Тоже вариант. Но через пять лет мы это все будем продавать. У нас будет план приватизации. Мы сейчас спасаем, продаем. Печатаем триллионы рублей, чтобы вот эти банки спасти. Мы считаем, что это важно — в банки направить, а не в медицину, не в инфраструктурные проекты по развитию страны, не в скоростные магистрали…

— Пенсионную реформу…

— Не в пенсионную реформу. В банки почему-то. Хотя я думаю, что все там и так неплохо существуют и вполне могут свои деньги те же акционеры вкладывать, ну, на самом деле, можно ведь не вкладывать.

— Можно сказать, что есть сейчас у банкиров некое разочарование рынком?

— Так скажем, у коммерческих банкиров есть, у государственных банкиров нет. Просто две системы есть: негосударственная и государственная банковская. Это не одна система банковская, а их две.

— Как вы пришли к благотворительности? И что сегодня является главным проектом?

— Мне кажется, странно иметь возможность помогать и не помогать. Потому что если ты, конечно, не замечаешь, что вокруг тебя происходит, то, наверное, не помогать легко. Впервые я занялся этим в годы работы в Альфа-Банке. Мы начали помогать детдомам. Поняли, что помогать просто деньгами или вещами — это не сильно интересно. Потому что, как правило, уже даже тогда детдома это все получили. И мы поняли, что не хватает внимания. Надо просто ездить с детьми играть, общаться, о чем-то рассказывать.

Потом в Альфа-Банке всегда был проект «Линия жизни», такой достаточно хороший. Вот мы тоже активно делали карты с «Линией жизни», делали карты с фондом «Дикой природы». И вот как-то с тех пор это все пошло. Расцвело это все в СКБ-Банке, когда я уехал в Екатеринбург и стал первый раз предправления банка. Я понял, что как много своих денег я ни отдавал бы, я все равно ограничен в средствах. Я не могу все отдать. И мы придумали такой проект. Называется «Повседневная благотворительность», когда мы в банковские продукты включили элемент благотворительности. То есть вы покупаете карту с cash back, и часть этого кещбэка идет не только вам. А вы говорите: а вот часть можно в фонд Константина Хабенского (или в другой любой фонд, который вам интересен). Положили деньги на сберегательный счет — тоже часть процентов, которые вы начисляете, вы сразу отписываете в какие-то фонды.

— То есть вы дали возможность людям поучаствовать в этой повседневной благотворительности?

— Точно. Мы дали возможность. Обычно какая у нас благотворительность? Ты приходишь, в банке благотворительность — это все равно спонсорский формат. Приходит благотворительный фонд, говорит, дайте, пожалуйста, нам денег на такую-то сложную операцию или проект. И банки из прибыли берут и отдают.

— Это неправильно?

— Нет, они имеют право. Но, на мой взгляд, сейчас особенно, когда в стране кризис, конечно, что-то брать из прибыли… Лучше из прибыли вкладывать в бизнес, развивать бизнес больше, давать больше рабочих мест. Больше платить налогов. С этих налогов государство тоже социальную функцию выполнит. Но вот я считаю, что банки и вообще крупные организации должны так построить свой бизнес, чтобы дать возможность клиентам этих организаций самим быть благотворительными.

Теперь представьте, что мы берем крупные банки — «Сбер», ВТБ, «Альфу». И вот эти все банки делают продукты с благотворительностью. Причем не отдельные продукты. Знаете, такие, не очень интересные, ну вот зато есть. Конечно, мы с вами в банк все равно не идем за благотворительностью. Мы идем за банковским, хорошим, выгодным для нас продуктом. Поэтому, если мы хотим, чтобы люди, покупая банковский продукт, еще его покупали с благотворительностью, эту благотворительную составляющую нужно добавлять на самый лучший ваш финансовый продукт. Это всегда должно быть немного в повседневной благотворительности. Вы не должны считать: «Ой, сколько я потратил!» Не надо! Немножко, всегда немножко. Но мы как банкиры знаем, что такое розница. Розница — это колоссальные деньги. Это очень много людей, понемножку все. Поэтому это миллиарды рублей даже в месяц, не побоюсь сказать. Если Сбербанк, ВТБ, «Альфа», «Райффайзен» вот так системно подойдут к этим историям, очень большие деньги в этот сектор некоммерческий пойдут.

— Банки вообще идут на это? Приходится уговаривать?

— Понемножку идут. Все говорят: да, здорово, но у нас сейчас другие приоритеты. Нам надо сложно IT поменять, чтобы продукт докрутить. Это не наш приоритет. У нас там что-то. У нас небольшой, маленький продут с чем-то. Как один банк ответил: знаете, мы батарейки собираем... Я думаю, если завтра Герман Оскарович это сделает, все побегут делать то же. 100%.

— То есть нужен пример?

— Нужен какой-то яркий пример человека, который может это реально вынести на высокий уровень. Люди, которые это делают, совершенно по-другому к обществу относятся. Но и общество уже не просто так смотрит: вот, банкиры, жирные коты. Нет. Люди организовывают что-то очень системное для общества и помогают тем людям, которые реально в беде. А миллиарды людей — это много. И глупо говорить, что благотворительность — это государственное дело, пусть государство лечит. Не надо, все должны участвовать.

— Вот банк предлагает. А как россияне относятся к этому?

— Вот в СКБ, когда мы начали делать, уже на четвертый месяц 1 миллион рублей в месяц россияне уже переводили.

— То есть готовы.

— Да! Люди приходили платить за коммуналку, условно, у тебя платеж 950 рублей. И кассир со значком, все там написано, она говорит: слушайте, вот я вам могу эту сдачу выдать, а могу сразу платежным поручением, то есть не в копилочку положите, а платежным поручением направить в фонд.

— Я знаю, что у вас в процессе разработки проект такой же, похожий с парковками, что там происходит? И о чем там речь?

— Тоже хороший пример. Мы этот проект придумали в фонде Хабенского, с парковками. Принцип повседневной благотворительности в идеале здесь отражается. Вы паркуете машину. Обычно стоимость часа — 60 рублей. Вы простояли 40 минут, а не час. 20 рублей вы сэкономили. И вам говорят: нажмите «Уехать» или «Продолжить». Вы говорите: «Уехать». У вас как бы останавливается. И вы заплатили не 60 рублей, а 40. Мы предложили правительству Москвы добавить третью кнопку, где будет условно «уехать», а разницу между планируемой парковкой и которую я фактически отстоял, направить в фонды. В этой нашей инициативе было пять фондов: Константина Хабенского, фонд Чулпан Хаматовой, фонд Ксении Раппопорт, фонд «Артист», мы это все организовали. Написали письма Собянину, Лексутову. Всем все написали, всем да, интересно.

— Реакция какая?

— Ничего. Уже два года. Вот если мы говорим, что Москва современная, это шанс для Москвы быть не то что современной, это шанс для Москвы опередить всех. Потому что нигде в мире так никто еще не сделал.

Продолжение следует…